Александр Фокин: «Юмористов в России и без меня хватает»

Преподаватель ЧелГУ, кандидат исторических наук, доцент Александр Фокин оказался в центре внимания ряда федеральных СМИ и сотен тысяч Интернет-пользователей. На занятиях по истории он попросил учеников 10-х – 11-х классов написать доносы, аналогичные тем, которые имели место в годы сталинских репрессий.

О результатах эксперимента Александр рассказал в своем Твиттере. Запись отметил известный оппозиционный политик Алексей Навальный. Пост вызвал шквал обсуждений. Одни поддерживали педагога, другие обвиняли его в издевательстве над детьми. Давно зная Александра Фокина как неординарного и авторитетного среди студентов преподавателя, обозреватель «Челябинского рабочего» попытался понять, в чем истинный смысл этой затеи. Но разговор получился многоплановым – от педагогики, истории и Сталина до особенностей шоу «Камеди-баттл». И все – по теме.

Саша, что именно для тебя олицетворяет этот нашумевший случай? Имею в виду, во-первых, реакцию детей на эксперимент, во-вторых, последующую оценку интернет-сообществом твоей записи в социальной сети?

- В данном случае меня смущает само слово «эксперимент». Почему-то считают, что это была какая-то психологическая проверка детей. Но мы же не считаем, например, написание эссе или какой-нибудь контрольной экспериментом.

То есть, как педагог ты применил метод не провокации, а погружения в эпоху?

- Да, я не хотел проверять, кто напишет донос, а кто нет. Хотя мне было любопытно посмотреть, как школьники на это отреагируют: на что обратят внимание, какие темы возьмут для написания доноса. Но не было цели проверить: морален человек или нет. К примеру, на моих занятиях по истории журналистики студенты журфака в течение целого семестра пишут тексты в жанрах 19-го века, примеряя на себя облик журналиста прошлого для того, чтобы понять, как работали коллеги в то время.

Задание написать донос имело схожую цель. Твит, который вызвал бурю возмущения, на самом деле - самоирония. Я рассказал о том, что попался в собственную ловушку: давая задание написать донос, сам стал объектом доносительства. Повод провести аналогию со сталинизмом, где те же Ягода или Ежов, которые инициировали террор, сами оказались его жертвами. В Интернете меня критикуют за то, что я издеваюсь или смеюсь над детьми. На самом деле, смеюсь исключительно над собой. И дети гораздо адекватнее реагируют на ситуацию, чем большинство взрослых, высказавшихся на этот счет.

Интересная параллель между преподавателем как частью государственной системы и Ежовым.

- Дело в том, что нас с детства учат безусловной лояльности - к государству, чиновникам, милиционерам, начальникам. И преподаватель как часть этого перечня в глазах школьника изначально обладает авторитетом. Так вот, один из итогов моего так называемого эксперимента заключается в том, что он демонстрирует: важно не рефлекторное отношение к системе по принципу «воздействие – реакция». Между воздействием системы и реакцией человека должен быть эпизод осмысления происходящего.

Необходимо понимать, почему ты это делаешь. Не потому, что обязан молча выполнять то, что тебе сказали. Ты должен осознанно согласиться или не согласиться с предъявленным тебе требованием. Тем более, речь не о жесткой школьной программе со шкалой оценок. Мои занятия в рамках университетских классов предполагают некую свободу самовыражения школьников, и, к счастью, они этим пользуются. В ситуации, о которой мы говорим, большинство старшеклассников выполнили задание не потому, что я так сказал, а потому, что им было интересно погрузиться в эпоху. Уверен, в реальной жизни они не напишут ничего подобного. Для них это – постижение опыта прошлого, а не настоящего. Остальные списали клише доносов, размещенные в Интернете – тоже выбор.

Почему школьники восприняли задание более адекватно, чем значительная часть интернет-сообщества, отреагировавшая на твою запись?

Большинство интернет-пользователей не соотнесли ее с контекстом, не восприняли как шутку. В итоге начали воспроизводить клише по принципу: либо сталинист, либо либерал. Одни увидели очернение Сталина, другие – пропаганду детям его идей. Все это показатель того, что мы живем в состоянии гражданской войны. Пока, впрочем, сетевой. События последних двух лет очень сильно разделили общество. Противостояние между «демократами» и «сталинистами» было и раньше, но теперь они даже не пытаются искать точки соприкосновения своих взглядов. Зато используют любой повод для того, чтобы в очередной раз аргументировать свою позицию. Есть и третья сторона: большое количество цитирований шло из Украины – дескать, чему там москали своих детей учат.

Проходим сталинизм, дал школьникам задание написать донос, только один из 16 отказался это сделать, а один из доносов был на меня

— Alex Fokin (@AlexandrFokin) 8 июля 2015

История как наука помогает преодолеть общественный раскол? Или, наоборот, расколотое общество растаскивает по своим лагерям исторические события? Какая из этих двух тенденций больше выражена сегодня?

- В России история по-прежнему является важным инструментом политики. Различные политические силы – сознательно, бессознательно, на ментальном уровне используют прошлое для достижения своих целей. На этом фоне историки, конечно, проигрывают битву за историю. Показательно свежее высказывание министра культуры Мединского по поводу реалистичности подвига 28 панфиловцев. Он сказал, что надо различать историю и академическую историю. По версии Мединского, в академической истории можно говорить о том, что подвига 28 панфиловцев (в том виде, как о нем гласит миф) не было. Но в истории – это пример, важный для патриотического воспитания.

Когда в прошлом году обсуждался историко-культурный стандарт, один комментатор заявил, что историков нельзя подпускать к написанию учебников истории. Потому что они сомневаются, у них разные точки зрения. А история, по его мнению, должна воспитывать патриотов. Соответственно, сомнения и рассуждения школьникам не нужны. Они должны знать, где черное, где белое, и любить государство. Получается, что под воздействием государства и общественных настроений мы – историки – отступаем. То, что видим по телевизору, или слышим по радио, зачастую к истории не имеет никакого отношения. Чистой воды пропаганда под видом исторических исследований!

Но есть еще одна проблема, не связанная с трактовкой государством функций исторической науки. Историки разобщены. Среди них также огромное количество «патриотов», «либералов», и они, естественно, не могут договориться между собой. Плюс – у нас нет единого исторического сообщества. Условно говоря, историки в Новосибирске плохо представляют, что делают их коллеги в Самаре. Историки в Твери не знают, что делают ученые в Калининграде и так далее.

Многие живут туземными, скажем так, сообществами, которые не включены в большую академическую науку. Своего рода, научный феодализм. Вот есть небольшой феод, я получаю с него ренту, и мне неважно знать, что происходит за его пределами.

С другой стороны, разобщенность – источник разных точек зрения.

- Это хорошо, но зачастую люди не готовы веско аргументировать свою позицию, ставить ее под сомнение. В итоге вместо научной логики мы видим догматизм и религиозность: «Я верю в определенные вещи и не могу подвергать их сомнению».

Потому что сомнение причиняет боль?

- Конечно, срабатывает фактор душевной травмы. Кроме того, многие историки чувствуют угрозу своему социальному капиталу: если признаешь ошибку, это ставит под сомнение всю твою научную карьеру.

То есть, в отечественной исторической науке нет культуры переосмысления?

- Она есть. Конечно, любой ученый должен уметь признавать свои ошибки. Но происходит это очень болезненно. Людям вообще сложно говорить о собственной неправоте. Для этого необходим устойчивый, внутренний механизм рефлексии. Часто привожу пример студентам: «Если вас попросить написать собственную автобиографию, вы вряд ли будете перечислять гадости, которые причиняли людям. Наверняка изложите историю успеха».

Когда входишь в аудиторию к студентам или школьникам у тебя есть некая сверхзадача?

Во-первых, необходимо помочь выработать критическое мышление. Стараюсь донести мысль о том, что надо все подвергать сомнению, нельзя ничему доверять априорно. Задача ученого, историка, гуманитария – внутренне рефлексировать, понимать, что многие вещи делаются в чьих-то интересах, либо порождены традицией. Нет абсолютных истин. То, что было нормальным сто лет назад, сегодня кажется пережитком прошлого. Равно как современные стандарты поведения через век могут подвергнуться осмеянию. Вторая задача – передать навыки работы с историческим материалом.

В интервью одному из сайтов ты напомнил о том, что существуют два подхода к оценке причин сталинских репрессий. Согласно первому, во всем виновата система (государство, режим). Альтернативный взгляд – люди добровольно вовлекались в процесс доносительства. Тебе какая точка зрения ближе?

Я сторонник ревизионистского подхода, который говорит о том, что население не было лишь жертвой репрессий. Многие использовали запущенный государством механизм для своих целей. Например, возможность написать донос для того, чтобы арестовали твоего соседа по коммуналке, и ты бы мог вселиться в его комнату, увеличив свою жилплощадь.

Если мечтаешь продвинуться по карьерной лестнице, но тебе мешает начальник, тоже можно написать донос. Многие искренне думали, что уничтожают врагов народа. Поэтому не только Сталин, Берия, Ежов и им подобные виновны в большой крови.

Ментально мы отдалились от той эпохи? Имею в виду не градус репрессий, а их общественно-политическую инфраструктуру. Репрессивный бронепоезд по-прежнему на запасном пути? И, если да, то насколько государство и общество готовы к тому, чтобы вновь пустить его по главной магистрали?

- Выскажу свое субъективное мнение. На мой взгляд, такой бронепоезд, конечно же, стоит. Идея насилия со стороны системы как способа решения проблем представляется многим современным политическим лидерам простой и привлекательной. Дескать, посмотрите, как хорошо это работало тогда, так почему это нельзя в более легкой форме применить сейчас. Но для того, чтобы вернуться в прошлое, потребуются серьезные усилия. Все-таки за период перестройки, 90-х годов в обществе накопилось ощущение если не свободы, то, по крайней мере, личного пространства.

Люди, которых воспитывала сталинская система, – выходцы из традиционного общества, из деревни, с не очень высоким уровнем образования. В современной России нужно сделать очень многое для того, чтобы оградить общество от влияния западной культуры. Хотя движение в этом направлении прослеживается, в том числе, во всех этих разговорах о традиционных ценностях, особом русском пути и происках Запада.

Движение со стороны власти. А общество, действительно, солидарно с этим? Феномен «Крым наш» - сугубо эстетическое удовольствие, как от увлекательного фильма, или люди всерьез готовы во имя идеи пожертвовать своим благополучием?

- На данном этапе люди готовы мириться с определенными неудобствами. Пока снижение качества жизни не настолько существенно для того, чтобы имперская идея была поставлена под сомнение. У меня есть знакомые – выходцы из благополучных, обеспеченных семей, с высоким уровнем образования, часто бывающие за рубежом, владеющие, минимум, двумя иностранными языками. Для них – поездка в Европу – обыденное дело. И я всегда думал, что именно эта общественная прослойка является посредником между Россией и Западом. Оказывается, нет. В интернет-дискуссиях они – ярые антизападники.

Это легко объяснить: они знают о Европе гораздо больше, чем соотечественники, редко в ней бывающие и довольствующиеся иллюзиями.

Ничего подобного! Им там все нравится. Они приезжают и рассказывают, какая замечательная Италия, или какие прекрасные люди во Франции. Уровень жизни, степень порядочности европейцев их восхищают. Негодуют по поводу впечатлений от поездки в российской маршрутке сразу после возвращения из-за границы. Но одно дело личное, основанное на опыте, отношение к Европе и европейцам, а другое – имперское мышление.

И одно с другим спокойно уживается?

- Совершенно спокойно. Как, впрочем, и у наших политических деятелей, которые могут обличать Запад, но при этом стремятся заиметь виллу поближе к Средиземному морю. И никакого внутреннего конфликта!

А это, вообще, проблема? Может, так и должно быть?

- Для меня – проблема. Был такой недавно скончавшийся, к сожалению, писатель-юморист Терри Пратчетт. Он сформулировал замечательную вещь:

обычно фразу «Вперед, мы победим!» кричат люди, которые сидят в бомбоубежище в железной каске и за два километра от фронта. Из той же серии призыв отказаться от всего западного, отправленный в социальную сеть с айфона.

Итак, профилактикой репрессий аналога 30-х годов является сформировавшееся у россиян личное пространство, которое власть не может не учитывать.

- Да. Но усиление градуса нетерпимости в публичном поле – показатель того, что мы к неким формам современного террора вполне можем прийти. Не удивлюсь, если завтра появится закон, обязывающий собирать, например, цыган в отдельные лагеря. И подавляющее большинство его подержит, так как сформирован стереотип: цыгане торгуют наркотиками, ворованным золотом и похищают детей.

У преступлений, говорят, нет национальности.

- Да никто про это не вспомнит! Пару лет назад в подобные лагеря пытались собирать мигрантов. Горстка либералов возмутилась, а народ в целом поддержал. Сталинские репрессии тоже начинались с таких точечных ограничений. Однако, повторюсь, отличие от сегодняшнего времени в том, что советский человек 30-х годов менее изнежен, более привычен к лишениям и тяжелому физическому труду. Соответственно, с меньшими запросами и терпимее к власти. Индустриализацию обеспечили вчерашние крестьяне, для которых голод и потери в деревнях к тому моменту уже стали обыденностью.

Если сравнивать сегодняшний день с прошлыми периодами, более корректным выглядит сопоставление не с 30-ми годами, а с серединой 80-х, когда после зажиточного застоя, мы в разгаре холодной войны вступали в свой экономический кризис.

- Отчасти согласен. В чем-то наш период, действительно, похож на преддверие горбачевской перестройки. Но, с другой стороны, - любовь к большому стилю, к идее сталинского образа у нас достаточно сильна. И проблема российской власти, может быть, и заключается в том, что она пытается сшить образ страны из совершенно разных лоскутов истории. Там есть и империя, и православие, и Советский Союз, и коммунизм, и поздний застой, и князь Владимир… И это все превращается в такую гипертрафированную мешанину, где мы не можем увидеть цельную основу и понять, куда все-таки идем.

Закончим на этом говорить про государство и перейдем к шоу «Камеди-баттл», в котором участвуешь. Для тебя это что: хобби или некая социальная практика, где применяешь свои исторические знания, пытаешься лучше прочувствовать общество?

- Сложный вопрос. Мне интересен этот опыт. Многие меня критикуют: «Выпендрежник хочет, чтобы его показали по телевизору». Хотя все получается случайно. Так было и с моим участием в программе «Своя игра» на НТВ. Точно также и с «Камеди-баттл».

В октябре 2014 года впервые выступил на площадке этого шоу в Челябинске. В феврале организаторы проводили кастинг. Мои знакомые поехали, и я тоже думаю, почему не съездить: в крайнем случае, день потеряю, но наберусь впечатлений. Продюсерам выступление понравилось. Я считаю, что если открывается какая-то возможность, надо попробовать ее реализовать: хуже от этого не станет.

Этот опыт можно рассматривать в качестве бонуса для профессиональной деятельности?

- Разве что исключительно как опыт. В этом году приходится сидеть на двух стульях: и научные статьи писать, и шутки для нового этапа конкурса придумывать. Большинство участников баттла – профессиональные ведущие. Для них участие в эфире – возможность увеличить свой гонорар. Мне в университете за то, что меня по телевизору больше показывают, не платят. И никаких бонусов, кроме моральных, в виде благоприятной реакции студентов, нет.

Рассматриваешь вариант победы? Представь: получаешь главный приз и приглашение в какой-нибудь медийный проект столичного уровня.

- Предлагаешь делить шкуру неубитого медведя? Естественно, знакомясь с участниками, я понимаю, что выход в финал для меня уже будет успехом. Что касается абсолютной победы, то еще на кастинге сказал: «Не хочу быть резидентом Камеди-Клаб».

На мой взгляд, хороших юмористов в России и без меня хватает, а преподавателей в Челябинске все-таки дефицит. Поэтому буду учить людей здесь. Хотя от пяти миллионов главного приза, конечно, не откажусь. Но для меня главное участие, доказать себе, что могу конкурировать с профессиональными юмористами. Кроме того, есть одна идея такого идеалистического свойства. Мне нравится более культурный юмор, чем у нас на телевидении.

И есть стремление показать его прецедент на федеральном канале. Может, кто-нибудь возьмет его на вооружение и разовьет.